Главные разделы
Поиск по сайту
Статистика сайта
Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Сайт начал работу 01.03.2013
| Главная » Статьи » Лес и Люди |
Книга 1 глава 5 часть 1
| САЙТЫ <https://sites.google.com/site/samizdat52/home> И < www. goman. su> Глава 5. Война - не мать родна! Моторстроевцы С первых дней войны началась эвакуация вглубь страны оборонных предприятий. В числе других эвакуировали в Черниковку (нынешний Калининский район Уфы) Рыбинский моторный завод. Вывезенные по железной дороге станки и оборудование разместили в части производственных корпусов, построенных спецпоселенцами для Уфимского моторного завода, впоследствии ставшем флагманом «оборонки» Башкортостана и получившем всемирную известность под аббревиатурой УМПО. То есть, иначе говоря, с годами ставшим не просто очень большим заводом, а мощным моторостроительным производственным объединением. Многие спецпоселенцы, с конца двадцатых годов строившие и саму Черниковку, и расположенные в ней заводы, к началу войны обзавелись домашним хозяйством, некоторые – даже заимели сносное, по меркам тех лет, собственное жилье. Но в войну было не до сантиментов. Потому в квартиры спецпоселенцев, строивших УМЗ, вселили эвакуированных вместе с Рыбинским моторным заводом работников, а самих спецпоселенцев направили на лесозаготовки. По словам ветерана-леспромхозовца З.М. Максютова, поработавшего и на прямых работах, и мастером, а в 1961 году возглавившего Магинский лесопункт (подробнее об этом – позже), вот как все это на самом деле было: В июле 1941 года часть моторстроевцев - дословно в приказах по мехлесопункту так: …вновь прибывшие из моторстроя…» - были уже в Магинске. Для доставки моторстроевцев, членов их семей и имущества на новое место работы задействовали два парохода и три баржи. На пассажирском пароходе и первыми привезли в Магинск малолетних детей и сопровождавших их взрослых из числа тех, кто не имел домашней живности. Все остальные прибыли на трех баржах, буксируемых другим пароходом. На одной из барж были люди, на двух – коровы и другие домашние животные. На пути из Черниковки в Магинск делали остановки.И для того, чтобы на берег сошли направленные в другие леспромхозы моторстроевцы: в Никольске – в Нуримановский, в Красном Ключе – в Яман-Елгинский. И для того, чтобы подкосить свежей травы для скотины. Потому на дорогу до Магинска потребовалось пять суток. Всего в Магинск в июле 1941 года перевезли примерно 150 семей моторстроевцев, то есть не менее трехсот работников. Часть слесарей, токарей, сварщиков и механизаторов сразу поселили в Магинске. Остальных вновь прибывших сначала разместили в Березовом Логе. Но через некоторое время, с учетом интересов производства, многих расквартированных в Березовом Логе моторстроевцев переселили в Комсомол, Верхний Резим, Смолокурку, Атняш и накануне войны организованный Балмазинский лесоучасток. Авиафанера, лыжный кряж и ружболванка Семью Максютовых направили на работу в Балмазинский лесоучасток. Закию Мансуровичу в 1941 году было всего 15 лет. Потому остаток лета и сентябрь готовил он сено для участковых лошадей в Широком Логе, а потом попытался поступить в восьмой класс Багазинской десятилетней школы (обучение в ней велось на татарском, то есть родном для З.М. Максютова языке). Но метрики у парня не было, в школу его не приняли, и зимовать он уехал на родину – в деревню Макаровка Ишимбаевского района. В леспромхоз Закий Мансурович вернулся только в июне 1942 года, и сразу устроился на работу в Балмазинский лесоучасток. Грамотный (семь классов тогда были вполне приличным образованием) и расторопный парень быстро приглянулся руководству лесоучастка, потому в конце 1943 года семнадцатилетнего Закия назначили мастером по спецзаготовкам. Работа была очень ответственной, так как касалась выполнения военного заказа: заготовки пригодных для производства авиационной фанеры (березовых) и лыж (кленовых и березовых) кряжей. В связи с этим заготовку спецсортиментов разрешили даже в восьмикилометровой (в те годы она была именно такой) водоохранной зоне. Лесной массив, в котором подчиненные молодого мастера работали в ту зиму, с одной стороны был ограничен логом Ибат (есть такой напротив Уразбахтов), а с другой – балмазинским логом. Технологию работ определяли технические возможности, а если быть точным – практически полное отсутствие таковых, потому заготовку фанерных и лыжных кряжей производили тогда так: Мобилизованные на лесозаготовки колхозники поперечными пилами валили в лесу заклейменные (помеченные) Закием Мансуровичем (красной краской на стволе чуть выше корневой шейки и на уровне груди человека буквами АВ или Л) деревья, обрубали с них сучья и выпиливали из комлевой части соответствующие стандартам кряжи. Собранные в кучи сучья и вершинную часть ствола оставляли в лесу, а кряжи, накатив их комлевую часть на «пеню» (широкую доску с прибитыми к ней двумя зубчатыми полосками из железа и лямками), подтаскивали с косогоров туда, куда могли подойти лошади. Затем, уже «гужом», волокли кряжи к реке и укладывали в штабеля. Но на этом заботы лесозаготовителей тех лет не заканчивались. Надо было еще предохранить торцы спецсортиментов от появления на них так называемых «солнечных» трещин. Потому подчиненные молодого мастера, пока был снег – «снеговали» штабеля, то есть защищали торцы кряжей от воздействия прямых солнечных лучей, заваливая штабеля снегом, а когда снег растаял – несколько раз забеливали торцы фанерных и лыжных кряжей густым раствором извести. И лишь сдав кряжи по количеству и качеству сплавщикам, доставлявшим спецсортименты на уфимские фабрики, причем непосредственно перед сплоткой, Закий Мансурович доложил руководству, что работа закончена… Зато дисциплина и организованность, в отличие от технических возможностей, в те годы всегда была на должной, так сказать, высоте. Документальное свидетельство тому – такая цитата из воспоминаний ветерана-леспромхозовца Н.Е. Выгузова: «В леспромхоз поступил военный заказ на сырье для авиафанеры. Для выполнения заказа подобрали березовые насаждения около Киреевки и решили организовать там сезонный мастерский участок по заготовке фанерного сырья и вывозке заготовленных кряжей на расстояние 9 километров к реке Тюй. Руководство организацией и работой участка поручили мне (в июне 1942 года Н.Е. Выгузов был назначен мастером лесозаготовок Балмазинского лесозаготовительного участка, а 14 декабря того же года - начальником всего лесоучастка). 15 ноября 1942 года, получив приказ, я сразу же выехал в Киреевку. Люди из колхозов уже прибыли. Улицы были забиты повозками. Но инструмента в деревне не было. Мастера и десятники тоже не успели приехать. Не было также магазина, столовой, да и продуктов тоже. Я поговорил с окружившими меня старшими колхозных бригад, успокоил их, и приказал размещать людей по квартирам, а сам спешно вернулся в Балмазы. Из Балмазов по телефону связался с руководством леспромхоза, доложил обстановку, попросил незамедлительно выслать мастера и двух десятников, а сам вместе с завхозом К.Х. Уразаевым, забрав инструмент и все необходимые материалы, в тот же день вернулся в Киреевку.  На другой день с утра, снабдив колхозников инструментом, привел их на лесосеку. Объяснил и показал им правила валки деревьев, приемы раскряжевки, рассказал, какие готовить кряжи. Так как заказ был срочный и специальный, с лесосеки забирали только кряжи для производства авиафанеры длиной 3,2 и 4,8 метра. Все остальное оставляли в лесу. Работу организовывали сквозными звеньями. Приемку заготовленных и вывезенных звеньями к реке сортиментов решили произвести потом – в штабелях, по прибытию мастера и десятников. Вот так по-военному четко в течение трех суток (трех!), без предварительной подготовки, жизнь и работа в мастерском участке вошли в нормальную колею и начали работать столовая и магазин, хотя и в плохо, то есть на скорую руку, приспособленных для того помещениях. А на четвертый день прибыли и приступили к работе десятники и мой помощник – мастер Лев Абрамович Вялых». (Конец цитаты). Другой военный заказ лесозаготовителям тех лет – это заготовка так называемой «ружейной болванки». Вытесывали их по шаблону топором из отборных березовых поленьев двух типоразмеров: для автоматов – длиной 0,7 метра, для винтовок – 1,35 метра. Для заготовки ружболванки формировали бригады. Работали бригады зимами в специально устроенных в лесных массивах с преобладанием березовых насаждений базовых, так сказать, помещениях. В Балмазинском ЛЗУ это были землянки, выкопанные в крутом склоне горы неподалеку от Малого Сибирского тракта (уточнение для молодых: старой автодороги Караидель –Тастуба) примерно на полпути между несуществующей ныне деревней Апрелово и известными всем старожилам Каировскими горами. В Комсомольском ЛЗУ такая же бригада размещалась в двух квартирном доме в вершине Черемухового лога: километрах в пяти, – если идти по прямой линии, – от Юрюзани. Понятно, что в леспромхозе в годы войны было не две, а больше таких бригад. Все они на место производства работ приезжали на лошадях и с запасом продуктов. Бревна, из которых, превратив их предварительно в поленья, тесали они потом ружболванку, заготавливали в окрестных урочищах и «гужом» подтаскивали к базовым помещениям, в которых и работали, и пищу готовили, и отдыхали, и до отправки на заводы готовую ружболванку хранили и одновременно – разложив ее на решетчатых стеллажах – подсушивали. А выраженный одной цифрой итог их работы в войну таков: 255 000 отвечающих стандартам тех лет и отправленных на оружейные заводы ружейных болванок. Военное детство Надежда Александровна и Дмитрий Иванович Кощеевы поженились и стали жить вместе с 1947 года, а в леспромхозовских поселках проработал почти по четверти века. Первые три «с гаком» года – проживая в деревне Спасская и работая в Магинском лесопункте. Остальные два, без малого, десятилетия, - проживая в Озерках и работая: Дмитрий Иванович – сначала кузнецом, затем механиком нижнего склада, а потом заведующим РММ Крушского лесопункта; Надежда Александровна – сначала, и очень недолго, техничкой, а потом, вплоть до выхода на пенсию, пекарем в поселковой пекарне. Все эти годы трудовые коллективы, в которых работали супруги Кощеевы, неизменно перевыполняли планы и задания при удовлетворительном, это касается лесозаготовок, и отменном, в части, касающейся хлебопечения, качестве работ. Неспроста же тогда командированные в Уфу или другие города водители непременно прихватывали с собой как подарки друзьям и деловым партнерам не только мед и рыбу, но и по мешку выпеченного в местной пекарне (то есть Надеждой Александровной и ее подругами) пышного и ароматного хлеба. Нижнескладские и лесовозные бригады лесопункта тоже частенько опережали коллег из других поселков леспромхоза в социалистическом соревновании, в чем, несомненно, была заслуга и слесарей-ремонтников во главе с механиками, одним из которых был Д.И. Кощеев. Кроме того, именно Дмитрием Ивановичем, вместе с соседом по дому Ф. Гаяновым, был опробован и в деталях отработан способ капитального ремонта обветшавшего жилого дома методом «семейного подряда», который с того времени стал применяться во всех населенных пунктах предприятия.  Супруги Кощеевы Но годы никого не щадят. Когда Надежде Александровне и Дмитрию Ивановичу исполнилось по 55, а произошло это в 1985 году, товарищи по работе проводили их на пенсию, но не без сожаления: жалко было расставаться с неоднократно проверенными в иной раз очень непростых ситуациях надежными и исключительно добросовестными работниками. Помимо всего прочего, супруги Кощеевы сумели завидные эти качества передать детям. Дочь Марья (после замужества Тимохина) успешно окончила техникум, а после нескольких лет работы на нижнем складе, была назначена старшим бухгалтером лесопункта. Сын Владимир среди прочих тоже не затерялся, и стал одним из лучших слесарей-электриков поселка. А у подметивших все это односельчан никогда не было сомнений, что привычка все делать не «абы как», а «как следует», была присуща Надежде Александровне и Дмитрию Ивановичу уже в детстве, пришедшемся на военное лихолетье. Весь вечер (в декабре 1994 года) рассказывали они мне про свое и сверстников военное детство, хлебосольно угощая при этом и пельменями, и собственного посола хариусами, и спиртным, в умеренном, разумеется, количестве. И уже тогда, в ходе беседы, прямо за столом, невольно подумалось, что именно преодоленные в войну трудности и полученная при этом трудовая закалка решающим образом повлияли на формирование отношения к общественно полезному труду всего поколения советских людей, родившихся на рубеже двадцатых и тридцатых. А сам пересказ воспоминаний о детстве супругов Кощеевых, в том виде, в каком они мне запомнились, таков: В 1941 году исполнилось им по 11 лет. Жили они тогда в захиревшей и исчезнувшей в годы ликвидации так называемых «неперспективных» сельских населенных пунктов деревушке Байкинка, некогда располагавшейся неподалеку от нынешних деревень Тайга и Тайкаш. Начало деревушке положил хутор, построенный еще до революции во времена столыпинской земельной реформы. Со временем хутор разросся. К началу войны в колхозе «Рабселькор», объединявшем жителей деревни, было около 35 хозяйств. Колхоз был, как стали говорить несколько позже, многоотраслевым. Имел крупный рогатый скот, овец, свиней, лошадей. Все корма готовили сами. И для собственных нужд, и для сдачи государству выращивали колхозники зерновые, картофель, лен, коноплю. Механизмов и электричества в деревне не было. Все работы производились вручную. Потому и до войны дети не сидели без дела. С малых лет они помогали взрослым на прополке, сенокосе и уборке урожая. Помощь детей в посильных детским рукам сельскохозяйственных работах широко практикуется и сегодня: не была особо обременительной для Надежды Александровны, Дмитрия Ивановича и их сверстников и та работа в колхозе, которую поручали выполнять им в предвоенные годы. Но с началом войны положение коренным образом изменилось. На фронт ушли практически все взрослые мужчины деревни – сорок четыре человека. Вся тяжесть выполнения государственных заданий по заготовке сельскохозяйственных продуктов легла на плечи женщин и детей. Почти непосильным был и натуральный налог: твердым заданием по сдаче мяса, молока, яиц, шерсти и картофеля облагался каждый двор, независимо от количества трудоспособных и размера личного подсобного хозяйства. И государственные поставки, и твердое задание выполнить можно было только крайним напряжением сил. Потому с началом войны занятия в школе начинались только после окончания полевых работ. А дети работали уже без скидки на возраст – наравне с взрослыми. Трудились не только потому, что у каждого в деревне были на фронте родные и близкие, которым оставшиеся в тылу и взрослые, и дети всей душой стремились помочь, внося посильный вклад в обеспечение действующей армии хлебом, мясом и иными продуктами. Работа была и средством выжить, не умереть с голоду. В семье Надежды Александровны способных полноценно работать было только двое: ее мать и она сама. На их иждивении были три младшие сестры Надежды Александровны и три престарелые больные старухи. Отец погиб в трудовой армии в середине войны. Надеяться было не на кого. Мать выбивалась из последних сил, стараясь успеть и в колхозе, и дома. Даже Надя (как и большинство ее сверстников) трудилась весь световой день. А летом нередко приходилось работать и в лунные ночи (тогда говорили: по месяцу). Девочки рвали лен, гребли сено, серпом жали зерновые, скирдовали хлеб, на лошадях вывозили снопы с поля, молотили хлеб конными молотилками, выполняли и многие другие работы. Даже детей в страду с поля не отпускали. Бывало, уставшие дети прятались в ометы. Но отдохнуть украдкой удавалось редко: приходил бригадир и вилами прощупывал солому, выгоняя оттуда затаившихся ребятишек. Мальчишки делали те же работы, что и девочки, а сверх того – возили на быках и лошадях хлеб в центр сельсовета, село Ново-Троицк. По ночам на быках скирдовали сено. Подвозили на фермы корма, вывозили на поля навоз. Те, кто постарше, пахали и на быках, и на лошадях, а случалось – и на коровах. Дмитрию Ивановичу довелось в войну работать и в кузнице. Трудиться в ней он начал в конце 1944 года, в четырнадцать лет. Кузница была устроена в крытом дерном деревянном здании. Из оборудования – горн, наковальня да ручной мех. Потребный для работы уголь кузнецы выжигали сами, рядом с кузницей. Работы у кузнецов было выше головы: готовили к уборке серпы (обтачивали их, насекали зубья); ремонтировали плуги и бороны; приводили в рабочее состояние изрядно поношенные жатки, конные грабли и другой сельскохозяйственный инвентарь. Выполняли и массу других заказов, как для колхоза, так и для односельчан. Нелегка была работа и в поле, и в кузнице, а оплачивалась скудно. Обычно в начале уборки давали аванс: от одного до двух пудов зерна (в зависимости от выполняемой работы). С первого зерна нового урожая (на свой страх и риск: это запрещалось) председатель колхоза тайком организовывал помол малой его части. И до конца уборки по вечерам (только работающим) муку выдавали ежедневно. О размере выдач говорит хотя бы то, что делили муку ложками, а по полстакана давали только занятым на особо тяжелых работах. Окончательный расчет был обычно в январе. Но и тогда много не получали. Даже работавший в кузнице Дмитрий Иванович за год больше двухсот килограммов зерна не зарабатывал. Потому в пищу в годы войны шло все мало-мальски к тому пригодное: не только известные всем щавель, кислица, борщовник, но и липовый лист, лебеда, желуди, ильмовая кора, «крупянники» с елок, сосновые побеги, полевой хвощ. Но и это помогало мало; люди с голоду пухли, и малые дети нередко умирали. Кто работал, тех хоть как-то кормили на работе. Кто не мог, – вынужден был довольствоваться болтушкой из муки, заработанной трудоспособными членами семьи, да молоком коровы, – если была она в хозяйстве, разумеется… Так жили и работали в военное лихолетье женщины и дети. И не в одной только деревушке Байкинка, а во всей стране. И без разгромивших захватчиков трудоспособных мужчин справились они с обеспечением фронта и страны сельскохозяйственными продуктами. Признание их заслуг – правительственные награды. В числе других награждены медалью «За доблестный труд в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг.» и супруги Кощеевы. Петухово: колхозники и артельщики Еще до войны Берлоговская неуставная сельскохозяйственная артель стала использовать для своих нужд часть земельных угодий в окрестностях деревни Петухово. Была тогда таковая в правобережье Уфимки, в восьми километрах от тоже исчезнувшей с карты района деревни Усть-Байки. Располагалась она на «бойком» месте, так как именно через Петухово проходила дорога, по которой из деревень правобережья в уборочную пору свозили хлеб в находившийся тогда в Усть-Байках, а не в Бердяше, как стало после заполнения Павловского водохранилища, хлебоприемный пункт района. Именно в этой деревне родился (1 января 1936 года) и еще ребенком начал трудиться в объединявшем жителей деревни и названном ими «Путь Сталина» колхозе Леонид Спиридонович Кузнецов. Л.С. Кузнецов, судя по всему, единственный леспромхозовец, заработавший медаль «За доблестный труд в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг.» в столь «нежном», если не выразиться еще категоричнее, возрасте, хотя вручили медаль Леониду Спиридоновичу в 1947 году, когда исполнилось ему уже одиннадцать лет. После этого долго еще работал он в аграрных предприятиях правобережья Уфимки, но последние 13 лет перед выходом на пенсию трудился в подсобном сельскохозяйственном участке Магинского леспромхоза, щедро делясь при этом наработанным за десятилетия безупречного и добросовестного труда опытом с молодыми. В том числе и этим он в немалой степени поспособствовал несомненным и признанным всеми трудовым достижениям коллектива ПСХУ в восьмидесятых годах прошлого столетия. И именно он, рассказывая про быт и труд колхозников в войну, несколько раз повторил очень часто звучавшие тогда в его деревне слова «До солнышка!», которые, на мой взгляд, точнее других характеризуют труд всех, работавших в военную пору в тылу. И сумевшим, несмотря ни на что и вопреки всему, – обеспечить страну и фронт всем необходимым.  Чаще других в Петухово говаривал так в войну бывший тогда председателем колхоза «Путь Сталина» Петр Федорович Дубровин. Произнесенные им и обращенные к кому-либо из подчиненных эти слова воспринимались всеми и являлись фактически жестким и недвусмысленным требованием приступать к работе еще до восхода солнца. Колхозников, насмелившихся пренебречь этим требованием, могли приравнять к прогульщикам. А с прогульщиков спрос в войну был жесточайший. Пример тому – мать ветерана. Как-то занемогла она, и не смогла выйти на работу. В результате едва-едва удалось ей избежать суда. Спасло ее лишь то, что ее муж еще в 1941 году пропал без вести, и она одна, без чьей-либо помощи, «поднимала на ноги» троих детей, причем даже самому старшему из них, то есть Леониду Спиридоновичу, лишь в начале 1942 года исполнилось шесть лет. Да и конец работы, особенно во время уборочной, зачастую определял тогда вовсе не закат солнца, а только окончательное и качественное выполнение всего порученного на этот день. Одна из очень веских причин тому – специализированной техники в деревне тогда почти не было.  Сев зерновых чаще всего производили вручную. То есть шагали по пахоте с лукошком и как могли равномерно разбрасывали семена. Сразу после посевной приступали к закладке силоса, для чего и опять-таки вручную подчищали старые и выкапывали кубической формы новые ямы со стороной, равной примерно трем метрам. Все остальные работы по закладке силоса тоже не были механизированы: лишь подвозили пригодную для силоса зеленую массу к ямам на лошадях. Сразу после закладки силоса приступали к сенокосу. После сенокоса наступал черед уборки озимой ржи, а чуть позже и всех остальных зерновых культур. Немалую их часть сжинали серпами. Имевшиеся в колхозе немногочисленные жатки и лобогрейки тоже не очень-то облегчали уборку зерновых. Особенно трудно было тем, кто скашивал хлеба лобогрейками: не зря же их именно так называли. Жатка сама сбрасывала на ниву очередную скошенную и достаточную для одного снопа порцию колосьев. Но при скашивании зерновых лобогрейкой требовалось два работника: один управлял лошадью, другой – достаточные для снопа и скошенные агрегатом порции колосьев на ниву сбрасывал. Нелегко было и тем, кто после жаток и лобогреек увязывал колосья в снопы. Именно они устанавливали на торец рядом друг с другом по шесть снопов и прикрывали их сверху седьмым, завершая тем самым так называемый «суслон». Но в суслонах хлеб хранить можно было только временно. Потому суслоны – как могли быстро – свозили в определенные для хранения хлебов места и укладывали в «клади». Именно в эту пору работали не только в лунные ночи, но и при свете костров. Очень трудоемка была и ручная уборка корнеплодов, причем делать это приходилось иной раз глубокой осенью, в слякотную погоду. Но и после уборки урожая отдыхать вволю не доводилось, так как начиналась молотьба. Неустанных хлопот требовал также уход за рабочим и продуктивным скотом колхоза. А управились в войну со всем этим многообразием не терпящих отлагательства сельскохозяйственных работ женщины, старики, инвалиды и дети, работавшие наравне с взрослыми. Лучше многих сверстников трудился в военное лихолетье и Л.С. Кузнецов. Неспроста же еще мальчишкой удостоили его правительственной награды, по статусу и льготам приравненной ныне к медали «Ветеран труда». Не менее интенсивно, чем колхозники и почти что бок о бок с ними, трудились артельщики. Один из таковых – Гаяз Гарифьянович Фатхутдинов. Он 1928 года рождения. В его трудовой книжке 17 записей о поощрениях. Его трудовой стаж – 45 лет. Все эти годы проработал он в леспромхозе. Причем всегда – на так называемых «основных» работах. Несмотря на малолетство, с первых дней войны трудился он наравне с взрослыми. А его рассказ о хозяйстве Березовской (так ее тоже называли) неуставной сельхозартели близ деревни Петухово и о запомнившихся ему работниках артели таков: «Жилые дома для персонала, коровники, конюшни, кошары и другие хозяйственные строения хуторка артельщиков построены были в логу километрах в двух-трех по склону лога от деревни Петухово, располагавшегося на плоской вершине горы. Жилых дома было два. Срублены они были из кругляка, длиной 6,5 метра. В войну в этих домах постоянно жили несколько семей. В том числе наша, то есть мои родители Гарифьян Фатхутдинович и Гильминур Нигматьяновна, мой брат Анас, мои сестры Райхана и Накия, и я. В других семьях тоже были дети. Кроме того, оба дома использовались еще и как общежития для привлекаемых в помощь нам на время пахоты, посевной, сенокоса и уборки зерновых работников. Помещения для содержания скота тоже были и тесноватыми, и некапитальными, а устроены из вбитых в землю и переплетенных прутьями и хворостом кольев. Все помеще-ния для скота были покрыты липовым лубом. А утепляли их мы и соломой, и кизяками, и глиной. Тем не менее, они все равно оставались непрочными, что здорово затрудняло охрану животных от волков: очень много было их в военную пору. Караульным дремать не приходилось. А так как ружья на нашем хуторке не было, сторожа отпугивали хищников неким подобием колокольного трезвона, ударяя металлическим прутом по развешенным в разных местах тракторным «башмакам». В летнее время артельный скот на ночь загоняли в устроенные на пастбищах карды. Скота было много: и лошади, и коровы, и овцы, и рабочие быки. Сильно затрудняло уход за скотом отсутствие воды. В Петухово даже в неглубоких колодцах вода не иссякала даже в самые жаркие летние месяцы. Но в нашем хуторке, хотя и расположенном по высоте над уровнем моря значительно ниже деревни Петухово, воды почему-то не было. Один раз попытались мы устроить собственный колодец. И даже вырыли для него яму глубиной 12 метров. И уткнулись в скальный грунт. На том и бросили эту затею. Потому зимами мы в бочках, подвешенных над кострами, растапливали снег, и поили скотину талой водой, а когда снега не было, или гоняли животных на водопой в Айдос-лог к Сагиткину ключу, или на лошадях подвозили необходимую нам воду из Петухово. Кстати, именно подвозка воды и была моей основной обязанностью, хотя, при нужде в том, мне поручали и другие работы. Все остальные дети, постоянно жившие на хуторке, тоже без дела не сидели. Каждому из них поручали дела по их силам и возрасту. А такой работы в деревне во все времена года предостаточно. Зерновые культуры артельщики на полях близ Петухово тоже выращивали. В основном это был овес – для лошадей, которых в леспромхозе тогда еще очень много было. Командовал в годы войны Березовской артелью Сергей Иванович Бабаев. Из работавших бригадирами в военную пору запомнились Максим Лукин и Мансур Салихов. На время пахоты приезжали к нам на хутор на газогенераторных тракторах и трактористы. Чурку для тракторов готовили мы сами, и загодя. А из трактористов запомнились Назип Лутфрахманов, братья Латып и Ахмет Мусины и Мирзагит Якупов. Однако, кроме названных уже, в сельхозартели было тогда еще очень много работников, так как близ Петухово содержали в войну не весь рабочий и продуктивный скот артели. В частности, принадлежавшие артели свинарники располагались в Магинске. Что касается продукции сельхозартели – ее, в основном, как, впрочем, и во все последующие годы, расходовали в детсадах и столовых предприятия. Но часть молока всю войну доярки увозили в Байки и сдавали на маслозавод». | |
| Категория: Лес и Люди | Добавил: adm (05.05.2015) | |
| Просмотров: 518 |
